Сооронбаева Сонунбубу, 85 лет, Таласская область: Нет страдания, которое бы я не пережила

Сооронбаева Сонунбубу, 85 лет, Таласская область

Этот текст был опубликован в книге “Кыргызстандагы мазар басуу: Талас тажрыйбасынын негизинде”(Бишкек: Айгине, 2007).Перевод с кыргызского.

Вот уже 70 лет как я паломница мазаров. Мы в советское время много терпели гонений, приходилось порою бежать босиком. Всякий раз, когда мы собирались посетить мазар Арашан, милиционеры что-то устанавливали возле святого места, оказывается, так они записывали наши слова. Среди милиционеров были и такие, кто связывался с нами открыто. Они и нам сообщали, в какие дни и где устанавливаются аппараты. Благодаря этим парням мы спасались. Так за нами следили. Часто мы ходили на мазары тайком, ночью. В селе Бакай-Ата одна женщина секретарем райкома была. Она так настырно преследовала нас. Это она велела срубить тополь на мазаре Боотерек, ругаясь, мол, почему все бабы сидят под этим тополем. После того как срубили тополь, у нее обе ноги парализовались, и сильно заболела она. И через людей передала, что хочет прийти к нам. Мы сказали: «Она нам не нужна, пусть по-прежнему рубит себе тополя». Ведь мы сильно злились на нее.

 

Я была на том самом мазаре Боотерек, была на других святых местах – Баба-Ата, Пача-Ата, Ойсул-Ата, Сафет-Булан, который находится в Оше. Сейчас, говорят, реставрируют то место. Там когда-то захоронены головы пяти ста пророков. Мы ехали на тот мазар. За нами вслед отправилась милиция. Узнав об этом, мы спустились к реке, так шли – то вдоль реки, то по ложбинам. В местности Аксай укрылись под кустами, пока не прошла мимо милиция. И дальше пошли пешком. Шли долго – далеко оказалось до мазара. Затем в местности Бозбала провели три дня. Так я посещала святые места, рискуя быть схваченной. Сейчас все ходят свободно, никто не преследует паломников. Но обидно, что делятся на «своих» и «чужих».

 

Милиционеры утверждали, что религия – обман, бога нет, мол, не молитесь богу. Во время постов нас заставляли разговеть, впихивая в рот хлеба. «Бога нет, для нас бог – Сталин, бог – Ленин», – говорили они.

 

Однажды мы посетили мазар Нылды-Ата. Было время поста. Остановились мы у какого-то чабана, нас было человек 20. Ехали на попутной машине. Завершив ритуал жар салуу, поужинали и легли. Тут я сказала: «Две легковых машины идут сюда, обгоняя одна другую. В одной из них сидит агент. Давайте по одному разбежимся». На что возразила моя наставница Унут: «Не надо бежать. Да и куда мы можем бежать?». Пока мы спорили, примчались две машины. Из нашего круга выбежала одна молодуха – она оказалась предательницей. Приехавшие на машине подошли к окну. Я почувствовала, что они собираются сфотографировать нас. И в самом деле – не успела я оглянуться, кто-то защелкал из окна при вспышке. В дверях появился другой и стал спрашивать наши имена. Тогда ведь мы боялись милиции как бога. Наши все называли себя ложно: кто Бермет, а кто Шербет. И фамилии тоже придумали себе. Когда пришла моя очередь, я не стала скрывать себя и сказала, что зовут меня Сооронбаева Сонунбубу, ответила, откуда прибыла. «Зачем приехали?». «Помолиться на могиле предков. Я на пенсии, могу ехать куда хочу», – сказала я. Наша вожатая Унут-апа указала на меня, что я знаю все, а сама она пришла с нами. Тогда я говорю: «Все равно они всех вас знают, потому что среди нас был агент».

 

Действительно, когда вышли из дома, всех называли по настоящим именам, которые они уже узнали от агента, бывшего до этого среди нас. Я подозревала об этом давно: из Бакай-Аты к нам ездил милиционер по имени Ж. Я предупреждала других, чтобы с ним общались осторожнее. Его отец был плотником, имеющего духовным покровителем джина. Я испытывала силу воздействия того джина. Так я предупреждала всех наших, что когда-нибудь этот милиционер выдаст нас. В самом деле, он и продал всех.

 

Нас повезли на машине. Первая машина повернула в сторону Алексеевки, другая тоже вслед за ней. Тогда Унут сказала, что переедем реку вброд – мы действительно вброд и перебрались на тот берег. Там все мы спустились, в машине осталась одна Унут. Ее увезли в Кировку, продержали в тюрьме три дня. Уже в пути милиционеры установили очную ставку с Ж.. Пока милиционеры выясняли, что и как все было, недалеко от мазара Боотерек вдруг машина остановилась. Смотрят внимательно, никаких поломок нет.

 

Поехали дальше. В своем кабинете Ж. как-то заснул. Рядом оказывается была Унут. Он выругался, чего, мол, здесь сидишь, и размахнулся кулаком. А тут Унут исчезла, на ее месте сидел белобородый старик. Милиционер взвыл от сильной боли в ногах. Ногу у него трижды резали, в третий раз ампутировали выше колена, и он умер. Старший брат его Н. ходил с нами, тот уговаривал Ж., чтобы не препятствовал он нам. Но Ж. не послушался. Только перед смертью позвал к себе брата и выразил сожаление, что не слушался его, за что и пережил все эти муки. Завещал он своему брату, чтобы присматривал за двумя дочерьми, которые учились в Москве, на правильный путь их наставлял. Когда тот умер, нам тоже сообщили: мы оказались дальними родственниками с ним. Приехали, а на юрте его фотография. Я не удержалась и сказала, что вот и увижу его мертвое тело. Насколько мы его ненавидели, так он нас преследовал и, наконец, нашел свою смерть от своей злости.

 

Унут держали три дня в неволе. Она сказала, мол, вот сами пришли, спросите у них. Нас было 20, а всего отпустили 40 человек. С нами ничего не сделали, просто пришли к нам домой, допросили. Я сказала им, что шла читать молитву из Корана на местах, где похоронены наши предки, никого за собой не звала, шла своими ногами. Затем и другие ответили то же самое.

 

Несмотря на преследования, мы продолжали тайком посещать святые места. Чуть заметят, сразу же за нами. От милиции немало перепало нам. От страха перед ними порой не могли ходить даже на мазар Ормон-Ата, что находится совсем недалеко. Ведь перехватывали на полпути. На мавзолей Жанкороз-Ата ходили ночами. Вообще почти все мазары мы посещали лишь после часа ночи. Потому что милиционеры покидали посты в это время и возвращались обратно в шесть утра. Такие муки испытывали мы. Сейчас хорошо, никто не преследует паломников. Но теперь старость не пускает из дома никуда.

 

Больше я не попадала в руки милиции. Ибо среди моих посетителей были и родственники милиционеров, они и сообщали, когда собираются нас те схватить. Но, все же, постоянно скрываясь от милиции, мы ходили на святые места всегда.

 

Как-то раз мы везли сестру одного сотрудника милиции к мавзолею Манас-Ата. Вдруг появилась за нами милицейская машина. Тогда я спросила у своей наставницы Айдайкан, что с нами там (на святом месте – ред.) могут сделать с нами? Она сказала, что там кипят самовары, надо открыть их краники. Там, действительно, кипел самовар, я вырвала носик самовара, положила себе в карман. Вся вода вылилась. Мы сели там, и пока читали Коран, подоспели и милиционеры – им ведь сообщили предыдущие милицейские. Жена Куркюрё, которая к нам приходила и раньше, знала адрес милиции. Она пошла в контору и позвонила брату, что попала в руки милиции. И приехал за нами ее брат, который был милиционером. Он всех нас освободил, сказав, что это он отправил нас, зачем же его сестру задержали. Так, одни ловили, другие отпускали нас.

 

Опасаясь милиции, мы всегда ездили на попутных машинах. На мазары в Чаткале добирались на грузовиках. Оттуда дальше ловили такси и ехали на мазары Баба-Ата, Пача-Ата, Ойсул-Ата. Если бы мы брали такси здесь, кто-нибудь мог увидеть и сообщить в органы, на каком именно такси мы поехали. Поэтому мы договаривались с чабанами, взбирались на грузовые машины, которые везли для них нужные вещи. На святое место Коргон-Ата в Токтогуле тоже ездили на попутке. Несмотря на такие преследования, мы не прекращали ходить на святые места. Когда ехали на Боз-Баба, шофер машины нас высадил, узнав про погоню. Затем мы укрылись в кустах. Сидели там, пока не ушла милиция, не найдя никого. Дальше пешком добрались.

 

На Боз-Баба встретились с паломниками-таджиками. Там есть место Кёшёгё, мы просили освободить его для выполнения ритуала зикир чалуу. Таджики не согласились, сказав, что они сами хотят отправить служение. Нас было 19 человек. Я предложила вместе с ними молиться, ведь все мы мусульмане. Во время радения одна таджичка встала напротив Унут и выполняла обряд так, словно соперничала с ней. Таджичка упала. Мы не заметили, как они схватились. На следующее утро видели ее одетую в теплый чапан. Спросили, что с ней, нам ответила одна старуха, что она захворала, что мы причинили ей боль. Я сказала: «Она сама виновата, не надо было ревновать нас, могла бы прикусить свой язык, ведь мазар же всем одинаково принадлежит». Оказалось, те действительно приревновали нас. Из-за этого соперничают, вступают в схватку. Стараются доказать, кто сильнее. Кто сильнее, тот свалит, оказывается.

 

Я начала паломничество на мазары в 28 лет, с тех пор терпела много гонений, пока наша республика не получила суверенитета. Каких только преследований я не видела. На мазары всегда ходила по ночам. На мазар Арашан ходила ночью одна. Боялась, что, если кого-нибудь возьму в попутчики, может он донести на меня. Так и мавзолей Манас-Ата я посещала одна.

 

В кромешной тьме, бывало, одна ходила на мазаре. Не боялась. В молодости я ничего не боялась. Ведь там чужих никого нет, одни лишь родственные духи, на их поддержку и полагалась, отправляясь туда одна. Не разрешали мне ночевать дома, поэтому вынужденно шла на мазар. Сейчас вы тоже видите, как служат на мазарах, точно так же и мы. Помните, как мы побывали на Ата-Бейите. Я вошла в музей и села. Тогда Токтош не разрешала входить. Видимо, потому, что там развешаны фотографии.

 

Милиционеры фотографировали нас, развешивали фото в своих конторах, называли «бюбю», «бакшы». Но ничего не добились. Нас задержали три раза. На Боотереке нас поймали, на Нылды-Ата тоже, в Манас-Ордо задержали. Больше нигде не попадались в руки милиции – всегда спасались бегством. Однажды вброд перебежали реку Талас. Милицию мы боялись как самого бога, разбегались, как только слышали, что идет милиция.

 

Я уже сказала, что бывало мы ездили на святые места в Таджикистане. Там не было таких преследований, как у нас. Только здесь, в Таласе, много следили за нами, а там никому не было дела до паломников, все спокойно посещали любые святые места. На Баба-Ата, Пача-Ата свободно ходили, ночевали. Прихожан встречали двое служителей, показывали им дорогу, объясняли, что и как. А в Таласе ведь много было испорченных милиционеров. Некоторые хотели угождать властям. Так ведь? Иначе, зачем держать, ловить нас – не резать же на зимнее пропитание?

 

Почему часто ловили не всех нас, а задерживали одну лишь Унут? Видимо, потому, что она была предводительницей нашей, подозревали, что она всех зазывает к себе. Однако у каждого своя голова на плечах. У Унут в Кировке сестра была на государственной службе, та и помогала ей, всегда высвобождала ее.

 

В самом начале я ходила в ученицах у Унут-апа семь лет. Но никаких сдвигов не было. Затем было сказано мне свыше – не ходить к ней. Так я перестала посещать ее, около года. После этого мне знамение выпало, что из моего рода трое выйдут особенных. Так из нашего села появились один за другим трое: я, Айдайкан и Буруш. Тех сейчас нет в живых.

 

Наставник – это тот человек, который укажет, кто твой покровитель, кого следует тебе почитать. Когда я ходила вместе с Айдайкан, у нас даже слепые прозревали. Выздоравливали у нас такие бесноватые, которые даже откусывали от своего тела. Ради них мы совершали обряды. Я была с Айдайкан 25 лет. Она указала мне мой единственный путь. Были учителя и в моем роду. Такими были дед и отец. Дед, кроме всего, еще занимался целительством, держал пульс, излечивал от различных болезней. Его семеро сыновей имели слюну лекарственного качества. Словом, у меня наследственный дар. Вышла замуж. Старшая свекровь была известной бюбю, ее старик – мулла, глава мечети. Так я оказалась в непростой семье. Не могла я отойти от наследия двух семей. Должна была продолжить миссию духовного служения.

 

Сама не стала наставницей, скажу честно. Но все, кого я осматривала, находили у меня исцеление. Учитель укажет, кто твой покровитель, объяснит, как поступать в таких-то случаях. У него долг, как у муллы. Не легко взять на себя этот долг. Я не говорила серьезным больным, что за у них хворь – не хотела причинить лишнюю боль. Айдайкан была 25 лет моей наставницей, после этих 25 лет она ушла из жизни. Умерла и Буруш, что ходила со мною вместе. Про них ничего не хочу говорить плохого – это грех. Этого не надо мне делать. Она ведь тоже лечила, радела, как могла.